ЛОШАДИ НЕ ВИНОВАТЫ.

«Вот тогда мы поняли: смысл жизни в том, на что она потрачена. Смерть садовника не подкосит дерева. Но сруби плодоносящее дерево, и садовник будет убит».
Антуан де Сент-Экзюпери

Место действия – Винницкая область, обычное село. Все, как и везде в селах, забытых Богом и людьми: пьющие мужики, тридцатилетние женщины с морщинами и грудями старух, сопливые и полуголые дети, худая и отупевшая молодежь. Хлеб привозят по четвергам, картошку, лук и чеснок выращивают в огороде, самогонку гонят из буряков и сорняков на летних кухоньках, покойников до местного кладбища несут на руках, потому как подводы или пропили, или отправили в топку зимой, или они просто развалились.

Время действия: 2003 год, 21 век, наши дни.

Дед Андрей родился задолго до того, как цветущая колыбель страны – село, превратилось в помойную яму демократии. Он был пионером, комсомольцем, партийным. Воевал за Родину, за Сталина, клеймил позором лодырей, на 9 мая надевал ордена и, потрясая мощным кулаком, жалел о твердой руке.

История умалчивает, но родился, видимо, он в конюшне. Дед, прадед, прапрадед, отец, сват, брат – все мужское поколение его семьи росло при лошадях. Ездовые, верховые, конюхи, лошадники.

В детстве, до армии, после войны – всю жизнь, все свои 83 года, за вычетом лет, проведенных в провшивленных окопах по самые «не хочу» в крови, страхе и слезах, дед Андрей прожил со своим табуном. Он давал им имена, хоронил, как детей, принимал роды, как повитуха, мыл, чистил и кормил, как мать. Юродивый, «повернутый», человечище, нормальный мужик – односельчане редко называли его по имени.

Последние 40 лет дед Андрей проработал конюхом на колхозной конюшне. До того самого времени, как колхозы развалились. Жрать стало не хватать не только лошадям, но председателям и начальникам. Срок подошедшей пенсии уже зашкаливал. Но дед Андрей – за бесплатно – оставался на своем месте. Как бы пафосно это ни прозвучало. Но на велосипеде, каждое утро он ездил к конюшням, а вечером возвращался. Через некоторое время конюшни отдали под склады. Что там хранилось – уму не постижимо только потому, что никто и не знал, что же там хранилось. Главное то, что лошадей дед Андрей забрал к себе. На крошечную пенсию своей жены, на рублики детей – он покупал овес. Все так же сожалел о твердой руке, поскольку «вот тогда бы его лошади не голодали».

Колхозы развалились, начальство осталось, долги, естественно, тоже. Задолжали всем, даже червячкам в огороде – и то были должны председатель и администрация. Семья «пилила» деда: забери да забери долг. Потребуй, поскандаль, прояви себя. Но дед считал, что если у страны такие трудные времена, то и ему нечего «рыпаться», надо ждать, надо страдать вместе со своим народом.

Может, так и умер бы дед возле своих лошадей в мире и согласии с самим собой, но – обстоятельства. А они, как известно, штука почти непреодолимая. Пришла пора отдавать долги. Но не покореженным от работы и самогонки людям. Село – селу. Начальство – начальству. Долг решили отдать лошадьми. Точнее, тем, что осталось от табуна. Осталось-то десять-пятнадцать лошадей. Худых, облезлых, не рожавших уже с десяток лет. Но чистых, с именами, со своими привычками и даже предпочтениями. Маня любит арбузы, Федя любит горох, Агрегат (был и такой конь) вообще лопает петрушку и обожает наблюдать за тем, как доят коров – вот такая вот у него фантазия.

Сначала дед Андрей не сразу понял, что это такое говорит его председатель о долге перед другим селом, о том, что лошади государственные, а не личные, о том, что пора бы ему – деду Андрею – внуков нянчить, да доживать себе спокойно оставшиеся деньки на печке.

Когда понял – тогда и село, и родные попрятали головы в плечи. Никто не ожидал от спокойного деда столько невиданной активности. Писал, скандалил, плакал, требовал – не надо ему возвращать его заработанные деньги, оставьте лошадей. Кстати, долг перед дедом был несоизмеримо большим, нежели стоили его поистертые скакуны. Но нет – недаром Фемида - дура с завязанными глазами сидит. Да и фразу «не положено» можно напечатать на надгробии ушедшего столетия и быть уверенным, что передастся она и нашим детям – с кровью, с генами.

Далее, как снежный ком. Может, растрогалось руководство, может, решило отделаться от навязчивого сумасшедшего, может еще по каким причинам, но оно пообещало вернуть долг... И предложило семье выбор: лошади, бык, трактор. Вы представляете, что значит в селе трактор или бык? Это значит – хлеб, это, значит, не умереть с голоду, и даже что-то накопить. На похороны, например. Чтобы со священником, в нормальном гробу и с нормальным крестом. Без шуток.

Власти предложили выбор. Дед Андрей забыл, что такое покой, поскольку делить шкуру неполученного еще трактора собралась вся родня. Делили долго, настолько долго, что устали начальники ждать. Раз договориться не можете, то и баста.

Когда вечером во двор пришла милиция – чтоб посолиднее – дед Андрей остался один, родственники попрятались. Утром чтобы табун был в конюшне. Без угроз. Но – приказ. А приказы он привык выполнять. Всю жизнь только этим и занимался.

Он отвел утром лошадей в конюшни. Через час их увезли. Еще через два дед Андрей зашел к внуку и передал ему свое седло. К вечеру семья забеспокоилась. К утру, кто-то додумался сбегать в конюшни. Где родился дед Андрей, там он и умер.

Вот, вроде бы и вся история.

Ах, да. Родственники до сих пор не могут решить: трактор или бык. Соседи после поминок обкидали административное здание помидорами, яйцами и коровьим дерьмом. Правда, утром они сами же это здание и чистили – чего уж там, с кем не бывает, когда напьешься. Через неделю с соседнем селе начался мор: первым упал Агрегат.

Теперь – уже все. И знаете, что? Ничего не пришлось придумывать, приукрашивать или литературно обрабатывать. Так и было. В процессе своей работы я и не такое встречаю. И если спросить меня, зачем я все это пишу, то я не отвечу. И о чем это все, тоже промолчу. О какой несвободе: о не свободе в государстве, в семье, в самом себе? Почему и что? Но я знаю точно, что вопросы задавать надо. Что их нам задают каждый день. И что пока ищешь ответы, можно считать, что живешь.

А жаль, что это не рассказ. Я бы посадила своего деда на его Агрегата, и уехал бы он у меня с табуном куда-нибудь в Винницкие леса (или, там, в степи), и умер бы он у меня не на ржавом крюке среди навоза.

Тогда бы хоть в том, что можно быть свободным в себе, я бы не сомневалась.